Купеческая одежда. Чтение: «Костюм и мода Российской империи» Ольги Хорошиловой Карнавальные костюмы для детей

"Купеческий костюм в первой половине девятнадцатого века" Работу выполнил Туякпаев И. К.

Купец - человек (торговец), занятый в сфере торговли, купли-продажи. Профессия купца известна ещё в древней Руси, в IX - XIII веках. На первых порах купцы были странствующими, впоследствии же стали оседать в населённых пунктах, где происходил наибольший товарообмен. В Российской империи купцы, так же как и казаки, были выделены в отдельное сословие, со своим статусом и податями. Купчиха - жена купца, или женщина, записанная в купеческую гильдию. Кустодиев, "купец", 1918.

В будние дни купцы носили картуз (разновидность фуражки), длиннополый, утеплённый, из толстого сукна сюртук, сапоги с высокими голенищами.

Пуговицы на купеческих сюртуках были маленькие, размером с двухкопеечную монету, плоские, обтянутые шелком. Так же были популярны пуговицы в виде монет. Сюртуки с такими пуговицами считались счастливыми.

Широкие брюки (шаровары) заправлялись в сапоги. Часто носили брюки в мелкую клеточку или в полоску.

Мелкие купцы носили утеплённую разновидность сюртука, которая называлась «сибирка» . Сибирка одновременно выполняла роль и летнего пальто, и представительского костюма.

В праздничные дни купцы следовали европейской моде, надевали сюртуки, жилетки, туфли, иногда фраки и цилиндры

В начале XX века купечество (в особенности петербургское и мос­ковское) значительно отличалось своим жизнен­ным укладом от купцов - героев пьес А. Н. Ост­ровского. Естественно, это нашло свое выраже­ние и в костюмах.

Долгополые сюртуки, сапоги бутылками, ко­соворотки уступили место фракам и визиткам, модным костюмам, часто сшитым за границей, а жены купцов затмевали зачастую своими парижскими туалетами и шляпами светских дам.

Все же специфическая купеческая манера одеваться не исчезла совсем и продолжала су­ществовать рядом с тем новым, но, так сказать, на обочине. Верными старой манере одеваться остались провинциальные купцы, в особенности из старообрядцев (они и в столицах в боль­шинстве сохранили свой уклад и традиционный купеческий костюм). Сохранился он и у средних и мелких лавочников, которые в начале XX века одевались так, как богатые купцы в последней четверти XIX века.

Своеобразие купеческого костюма заключа­лось главным образом не в том, что купцы но­сили какие-то особые вещи, которых, кроме них, не носил никто, а в сочетании вещей. Некото­рые из них были заимствованы у «господ», другие имели крестьянское происхождение, но, конечно, рознились от своих народных образцов качеством и дороговизной.

Традиционный купеческий костюм в этом смысле исключительно ярко отражал социальное положение купечества, вышедшего из крестьян­ства и добравшегося до положения экономиче­ски господствующего класса.

«Господские» костюмы, вошедшие в купече­ский обиход, подверглись своеобразной стабили­зации, несмотря на то, что мода приносила все новые изменения фасонов (скажем, сюртуков - менялись фасоны отворотов, количество пуговиц и т. д.).

Купцы носили сюртуки, модные в 70- 80-х годах XIX века,- длинные, застегиваю­щиеся на четыре пуговицы по борту (в начале XX века в обиход общей моды вошли сюртуки с застежкой на три и даже две пуговицы); лацканы их были без шелка, хотя по моде тех лет требовалось покрывать их шелком, целиком или наполовину - от петли лацкана. Зачастую купеческие сюртуки (опять-таки по моде 70- 80-х годов XIX века) обшивались по вороту, отворотам, бортам и обшлагам (если обшлага были отрезные) тоненькой шелковой тесьмой.

Купеческие сюртуки шились из черного крепа или кастора; встречались сюртуки синие, серые из блестящей шерстяной ткани - альпака или люстрина. Серые сюртуки носили преимущест­венно летом. Синие сюртуки иногда шили из фактурного материала с выделкой в рубчик или диагональ.

Пуговицы на купеческих сюртуках были очень маленькие, размером в двухкопеечную мо­нету, плоские, обтянутые матовым шелком. Под шелком была скрыта пуговица из воронен­ной (чтобы не ржавела) стали, пришивавшая­ся за ушко. Пуговицы на бортах, сзади и на обшлагах были одного размера. При отрезных обшлагах обычно нашивались три пуговицы, при цельных рукавах две, но носили сюртуки и без пуговиц на рукавах.

Жилеты при сюртуках носили с глухим вы­резом - однобортные или двубортные, из того же материала и с такими же пуговицами (шесть-семь штук по борту), что на сюртуке. Если сюртук был обшит тесьмой, то тесьмой обшивался и жилет по вороту, отворотам (если они были) и карманам.

Очень распространены были штучные жи­леты (сшитые из другого материала, чем сюр­тук). Штучные жилеты были суконные, шелко­вые, бархатные, с тисненым узором. Обычно они были цветные, украшенные орнаментом или цве­тами, вышитыми или вытканными. Фасоны у них были такие же, как у черных жилетов. Шелко­вые и бархатные, штучные жилеты почти всегда обшивались тесьмой, и их носили с сюртуками, не имевшими тесьмы. Пуговицы на штучных жи­летах были другие, чем на сюртуке - круглые или плоские стеклянные, роговые или перла­мутровые.

Промежуточной формой между сюртуками и поддевкой - основными видами купеческого костюма - была так называемая сибирка. Сибирка спереди напоминала сюртук, но застеги­валась наглухо, а воротник имела отложной; за­стегивалась она, как поддевка, на левую сторону на крючках. Пуговицы ее были нашиты, как на сюртуке, но играли лишь декоративную роль. Сзади сибирка имела сборы, как на поддевке. Иногда вместо сборок были на ней плоские складки по бокам разреза и две пуговицы, как на сюртуке или бекеше. Реже на сибирке была обычная сюртучная спинка. Сибирку шили из черного или синего крепа или сукна.

Как сюртуки, так и сибирки иногда делали на теплой стеганой подкладке, что давало возможность носить их как верхнюю одежду.

Поддевка имела небольшой стоячий ворот­ник, косые или прорезные карманы, застегива­лась на левую сторону на крючки, сзади имела сборы или складки. При этих складках иногда делали разрез на спине. Шили поддевки из чер­ного или синего сукна. Летом щеголи из моло­дых купцов носили также белые суконные под­девки.

Поддевки носили и как верхнюю зимнюю одежду. В этих случаях их делали на стеганой теплой подкладке и отделывали мехом по воро­ту, борту, карманам и разрезу сзади. Иногда на такой зимней поддевке делали маленькие на­грудные накладные карманы типа газырей с ме­ховой отделкой по верху кармана.

Под сюртук и поддевку купцы одевали белую или светлых расцветок косоворотку. Они были полотняные, шелковые или атласные, иногда вышитые по вороту, подолу и рукавам.

Внутри помещения (дома, лавки, трактира) чаще всего носили косоворотку с одним жилетом, обязательно украшенным толстой часовой це­почкой из золота, серебра или томпака (сплав меди и цинка, похожий внешне на золото) с висящими на ней брелоками.

Рубашку носили навыпуск, не заправляли ее в брюки, подпоясывались шелковым шнуровым поясом с кистями или тканым узеньким поя­сом из шерсти; на концах его также были ки­сти; завязка пояса была с левой стороны.

К сюртуку купцы изредка надевали крахмаль­ный невысокий, отложной воротничок. Галсту­ком служил шнурок с помпонами или черный бантик, концы которого прятались под ворот­ничок.

Брюки купцы заправляли, как правило, в сапоги. Брюки были широкими - типа шаровар, с напуском на голенище. Их шили из крепа или сукна в цвет сюртука. Часто носили брюки в мел­кую клеточку или в полоску - более светлых расцветок, чем сюртук или поддевка. Встреча­лись также шаровары из плиса (сорт бархата на хлопчатобумажной основе) с небольшим ворсом. Плисовые шаровары носили преимущест­венно молодые купцы или приказчики.

Купцы носили и пиджаки, только двуборт­ные, с застежкой на три или четыре, а то и пять пуговиц по борту, с глухим вырезом, напоми­нающие своим видом бушлат. Сзади пиджак имел разрез. Карманы были только нижние. Если владелец пиджака носил очки, то слева до­верху делали полукруглый прорезной карман, специально для футляра очков. Пиджаки носили черные или темно-синие, из крепа, сукна или диагонали. Брюки были из того же материала.

Летом носили светло-серые или светло-корич­невые пиджаки того же фасона или одноборт­ные из люстрина либо альпака. Пуговицы на пиджаках были либо такие же, как на сюртуках, либо обычные роговые или кокосовые, с пришив­кой сквозь пуговицу. На пиджаках из альпака пуговицы часто были перламутровые. Носили летом и чесучовые пиджаки, однобортные, с пер­ламутровыми пуговицами. Под пиджаки из люст­рина, альпака или чесучи надевали жилеты из та­кого же материала. Брюки к таким пиджакам носили шерстяные.

Пальто купцы носили из черного или синего драпа или сукна, двубортные, с застежкой на пять-шесть пуговиц по борту и с отложным во­ротником, часто покрытым бархатом. Пальто были длинные, сзади имели разрез.

Как уже говорилось, теплые сюртуки или поддевки часто заменяли демисезонные пальто.

Некоторые носили тяжелые долгополые шу­бы, обычно на хорьковом, енотовом или лисьем меху. Верх шубы делался из кастора черного или темно-синего цвета или из сукна. Ворот­ники у богатых купцов были бобровые, часто шалью. Распространены были воротники из чер­ного каракуля или скунса. По борту шубы были пришиты язычки с петлями, при помощи которых шуба застегивалась. Часто шубы имели меховые обшлага из того же меха, что и ворот­ник.

Зимним головным убором купцов служили меховые шапки. Наиболее распространенными - фасонами были круглые бобровые шапки с до­нышком из котика или бархата. Под такую шапку приделывали часто лаковый козырек (как на фуражке). Носили также черные каракуле­вые шапки фасона «гоголь» и шляпы с полями, целиком сделанные из черного каракуля, а так­же каракулевые шапки, напоминающие совре­менные «москвички». Реже встречались лисьи круглые шапки. Их носили преимущественно в провинции и не очень богатые купцы. Основ­ным головным убором служил черный или темно-синий картуз из крепа или диагонали с матер­чатым или черным лаковым козырьком. Купе­ческий картуз имел канты (для жесткости) из того же самого материала. По нижнему канту околыша шел шелковый шнурок. При ветреной погоде этот шнурок крепился за петлю к пуго­вице сюртука или пальто.

Летом носили белые картузы из сукна или чесучи, а также серые из люстрина или альпака. Эти картузы были преимущественно с матер­чатым козырьком. Картузы, в отличие от фура­жек, подбородных ремешков не имели.

Фасоны купеческих сапог были достаточно разнообразны, общим был прямой срез голе нища и то, что оно было гораздо шире, чем у обычных высоких сапог. Сапоги были мягкие и на твердом футере (подкладка), шевровые или лаковые. Носили также сапоги с «гамбургскими передами» (лаковые голенища и матовые голов­ки); носили и «крюки» - сапоги, у которых головки не были пришиты, а составляли единое целое с голенищами, для этого головки спе­циально вытягивались на фабриках.

Сапоги имели множество складок (гармош­ку). Чем больше складок, тем считалось шикар­нее. Складки эти были толщиной примерно в палец и имели совершенно правильную круглую форму. Для этого под кожу вшивалась круглая веревка - получалось кольцо; отступая пол­сантиметра, снова вшивали кольцо. Таких колец на сапоге было пять-шесть.

Сапоги шились как на рантах, так и без них. Носки сапог имели круглую или удлиненную форму. Некоторые заказывали специально сапоги со скрипом. Для получения скрипа между подошвой и стелькой делали прокладку из берес­ты или насыпали туда сахарный песок.

Различны были и фасоны каблука. Пожи­лые купцы обычно носили сапоги почти без каблуков. Были сапоги с высоким каблуком, неболь­шим по площади основания, а также каблуки с выемкой сзади, что делало их несколько похо­жими на дамский каблук. Такой каблук назы­вался «в рюмку».

Любопытно отметить, что даже под брюки на­выпуск купцы надевали часто высокие сапоги вместо ботинок или штиблет. В ненастную погоду на сапоги надевали глубокие галоши, почти закрывающие головку сапога; носили также и высокие резиновые или кожаные ботики.

Зимой на сапоги надевали фетровые боты или валенки с галошами. Реже носили фетровые белые валенки, обшитые кожей.

Перчатки носили только зимой и осенью, преимущественно черного цвета.

Примерно так же, как купцы, одевались не­которые приказчики и мещане побогаче, мелкие лавочники и ремесленники, но их костюмы были менее разнообразны, проще и шились из более дешевых материалов (сукно, шевиот).

Буквально за несколько десятилетий в середине XVII века Ярославль преобразился – выросло немало купеческих торговых домов, других гражданских построек, храмов и прорчих религиозных строений. Все это было обусловлено избыточностью капиталов у купцов.

Пусть внешне город Ярославль долгое время выглядел провинциально, тут шла очень активная торговля по Волге. С началом Смуты купцы поняли, что их спасет только сильная центральная власть, именно поэтому они столь активно поддерживали ополчение.
церковь Николы Мокрого

Активное сотрудничество ярославцев с англичанами и скандинавами в середине XVI века привело к быстрому торговому росту Ярославля. Конечно, этому способствовало и разорение новгорода Великого в 1569 году Иваном Грозным, откуда множество купцов переехало сюда.

Церковь Тихвинской Богоматери

Немало восточных купцов побывало в Ярославле. Они тут были частыми гостями. Развитие экономики края не могло не сказаться положительно на развитии культуры Ярославля. Тут складывались добрые традиции летописания, был очень высокий уровень грамотности среди разных слоев.

Модест Мусоргский, «Борис Годунов» - опера в четырех действиях. Царь такой суровый - или это не царь? На голове ничего нет, так что не разберешь, что за чин. А в кафтанах могли ходить и купцы или другие богатые люди. Куда-то он торопится, аж руками машет.

А там, где торговля, там, конечно же и Ганзейский союз подтягивается. Куда без купцов-то! Вот, кстати, не помню был ли в Пензе них представитель или они только Великим Новгородом, как перевалочной базой пользовались. После таких фестивалей всегда хочется перечитать учебники истори и и всякие умные книжки по тому периоду, за что спасибо участникам и организаторам

Где чего фотоотчет новосибирск - итак, едем далее. Впереди еще очень много интересного. На снимке музей СССР, или музей Сибирская береста). Располагается в деревянном доме-особняке с мезонином, который был построен Михаилом Николаевичем Куликовым - купцом. Было это в 1917 году.

* Rashaida невесты, Эритрея Фото: Кэрол Беквит и Ангела Fisher сокрытых за сложную маску называют Бурга, невеста Rashaida остается в уединении до ее свадьбы. Мусульманские Rashaida являются бедуина купцов и заводчиков верблюдов, родом из Саудовской Аравии, которые держат в себе и жениться только на своих собственных.

Легенда о дочери купца

В XIX столетии в Лондоне жил купец, задолжавший ростовщику крупную сумму денег. Срок оплаты приближался, купец не мог расплатиться, ему грозили позор и тюрьма. Пользуясь ситуацией, старый и уродливый ростовщик предложил простить долг, если купец отдаст ему в жены свою юную дочь. Отец с дочерью пришли в ужас. Видя это, ростовщик предложил бросить жребий: он положит в пустой кошелек два камешка – черный и белый. Девушка должна вслепую вытащить один из них. Если попадется белый, она остается с отцом, а тот с прощенным долгом. Если черный – станет женой ростовщика. Они вынуждены были принять предложение.
Но девушка успела заметить, что ростовщик положил два черных камешка. Она сунула руку в кошелек, вытащила камешек, и, не взглянув на него, будто случайно уронила его на дорожку, где камешек затерялся среди других. «Ах, какая досада! – воскликнула девушка. – Но дело поправимое: посмотрим, какого цвета оставшийся камешек и узнаем, какой вытащила я.» Поскольку второй камешек тоже был черный, значит она вытащила белый: не мог же ростовщик сознаться в мошенничестве при свидетелях.

Иван Саввыч Никитин еще один русский поэт, который родился, жил и умер в Воронеже. На его стихи было написано более 60 романсов. Например, "Степь широкая,
Степь безлюдная,
Отчего ты так
Смотришь пасмурно?" или про ухаря-купца который ехал на ярмарку, только вот в первоначальной редакции дело было так: "Ехал из ярмарки ухарь-купец,
Ухарь-купец, удалой молодец.
Стал он на двор лошадей покормить,
Вздумал деревню гульбой удивить.
В красной рубашке, кудряв и румян." дальнейшие события в народных романсах имеют множество трактовок, у Никитина же в стихотворении была такая концовка - "Кем ты, люд бедный, на свет порожден?
Кем ты на гибель и срам осужден? "

Фотопрогулки по Риге.Tomis - я.ру
Пожалуй самый известный бренд Риги - коты. Их родоначальником и патроном можно считать кота на шпиле здания, которое в Риге называют "домом с котами". С этим домом в Старой Риге связана интересная история. Дом с котами построил для себя состоятельный латышский купец в 1910 году. Он хотел вступить в купеческую Гильдию, которой в то время заправляли немцы, Латышу отказали. На этот отказ купец ответил довольно оригинальным способом. Он установил на крыше своего дома несколько фигурок котов с выгнутыми спинками, которые демонстративно повернулись к Гильдии хвостами. Гильдия подала на купца в суд, разразился скандал. Суд с упрямым латышом поделать ничего не смог. Только после того как купца приняли в Гильдию, он развернул котов на своем доме в другую сторону.

Куда купцу после таких насмешек деваться? К колдунье, знамо дело. Выслушала та его и сказала: «Молодым я тебя не сделаю, а вот кудри тебе вернуть могу" и дала склянку с волшебным зельем. Но велела не просто так втирать, а в полночь в лесу. Купец же в лес пошел, но к полночи так испугался, так натерпелся, что на какой-то фырк да треск, склянку бросил и бегом из лесу! А склянка та опрокинулась на цветок лилии, вот и стал он таким кудрявым.

3 глава. «Types russes»

Так красиво по-французски назывались серии открыток и фотографии конца XIX века. Их выпускали в России большими тиражами на радость иностранцам, случайно или по делам заехавшим в далекую снежную жутковатую страну, где царствовал баснословный мороз и правил невидимка-чиновник, где мужик водил по улицам медведя, а кузнец водил за нос самого черта, где ели горячие блины, запивая ледяной водкой и закусывая слюдяным стаканом. Здесь все было в диковинку. Здесь все были диковинными и диковатыми. Шумные, пучеглазые «лихачи» в ватных армяках и квадратных шапках, неслись с посвистом на звонких тройках сквозь колючий ветер и беспощадно стегали зазевавшихся прохожих. Скуластые татары в древних широченных халатах времен Тамерлана шаркали по брусчатке, волоча гигантские холщевые мешки с шипящими шелками и, возможно, Джином. А им на встречу выплывали округлые кормилицы в сарафанах, шушунах и кокошниках, со свекольным румянцем на молочных щеках, будто из сказки, будто из пушкинского царствия Салтана.
В этой смутной стране бунтов и призраков цвета министерской бумаги, оттенков солдатской шинели «types russes» были ярким пятном, цветастой заплаткой, раздражающей глаз, будоражащей память. Ими восхищались иностранцы и дети. Первые собирали фотоснимки и открытки, скрупулезно описывали по ним внешность «мюжикофф» для лондонских и парижских читателей, для славы и гонорара. Вторые бессознательно напитывались впечатлениями и красками, и затем, на склоне лет, в мерзлом Белграде и осеннее медвяном Медоне оживляли эмигрантские мемуары пестрыми картинками народного калейдоскопа, русского счастливого безбедного детства.

Костюмы крестьян

Жизнь была убогой. До народников о ней не писали, старались не вспоминать. Ее стеснительно прятали от пронырливых фотообъективов и золотых очков заметливых иностранцев. Тщетно. Европейцы, особенно разведчики-англичане, героически рыскали по самому далекому захолустью и метко его описывали, жестоко высмеивали. Туда же отправлялись редкие смельчаки, русские фотографы, чтобы запечатлеть настоящее, заплатанное и выплаканное, лапотное, сирое крестьянское бытие. Можно восхищаться Букарем и Раулем, но верить стоит Каррику и Болдыреву, хотя в их осторожной деревенской правде чувствуется полупрозрачный фильтр цензуры.

Пестрые национальные костюмы хранились в основном у зажиточных крестьян, которые облачались в них лишь по большим «годовым» праздникам. А каждый день носили все тоже, что остальные, но качеством лучше, из дорогих фабричных материалов – сатина и шелка. Город тогда стремительно проникал в деревню. Крестьянский костюм «обуржуазился»: вместо портов – скроенные на городской манер брюки, заправленные в высокие сапоги «с гармошкой», вместо кафтанов и армяков – пиджаки, при этом двубортные почитались выше однобортных, так как стоили дороже. Жены от мужей не отставали – платья шили в стиле «буржуа», с покушениями на моду, носили кофточки, «польты» и шубки, а также зонтики и галоши: «Что касается женщин, то их одежда состояла из ситцевого платья, поверх которого они надевали нечто вроде кофты-пальто, доходившей до середины бедра, на голове – цветастые платки, завязанные под подбородком. Женщины помоложе носили чулки и башмаки, старухи, пренебрегая этой данью западной моде, по-мужицки обувались в грубые смазные сапоги».

Костюмы купцов

Длиннопалые европейские путешественники, мерившие русские просторы складным циркулем неутомимых ног, ходили по лавкам, ярмаркам, торговым рядам. Выискивали. Не товары, а продавцов – ловких и юрких купцов. И насытившись зрелищем, аккуратно заносили в записные книжки: «Русские торговцы, называемые здесь купцами, бороды имеют густые, стригутся “под горшок”, полнотелы, не всегда опрятны, набожны, любят чай…», «купцы сохранили типично восточный внешний вид: борода, сюртук, являвший собой видоизмененный кафтан, высокая шапка, мешковатые штаны и сапоги». Пытливые иностранцы заставили поверить в то, что купец – это грузный твердолобый масляный мужик в сатиновой рубахе, пухлом кафтане, наглый, хитрый, тароватый. Словом, именно такой, как на открытках «types russes». Но длиннопалые путешественники напрасно мерили купечество общим аршином. Во второй половине XIX века это сословие было далеко не таким понятным, одноликим. Во время реформ 1860-х годов оно сильно разрослось за счет крестьян, мещан и даже дворян, избавившихся от тягостных земельных наделов и решивших заняться коммерцией. «Положение о пошлинах на право торговли и других промыслов», изданное в 1863 году, дало им право платить патентные и торгово-промышленные сборы и именоваться купцами. На этих новообращенных распространялись и обширные купеческие права.

Основательно жили, основательно одевались. Дремучие губернские торговцы и фабриканты, особенно из староверов, рядились мужиками – ситцевые рубахи-косоворотки, перепоясанные пестрыми кушаками, широкие шаровары, заправленные в разухабистые жирные скрипучие сапоги со многими складками. Поверх рубах − поддевки-безрукавки из шерсти, но чаще из рыхлого восточного бархата с толстой цепочкой карманных часов. Традиционной верхней одеждой были чуйки, длинные, темно-синие, безворотые, с широким запахом на «русскую» сторону, то есть налево. Застегивались на крючки или пуговицы – стеклянные, перламутровые или обтянутые тканью. Зимой носили тяжелые мохнатые длинные шубы, короткие тулупы и меховые шапки, иногда весьма высокие. В Сибири были популярны черные «барнаулки», прозванные так по местности, где их шили. Одетые в чуйки и меха мужиковатые «самоварники», бородатые, стриженые «в скобу», недобро смотрят, таровато прищурясь, с портретов русских примитивистов, тяжело живописавших тяжесть осанистого бытия.

В Петербурге, Москве, Киеве, Нижнем Новгороде вычислить «купчину» в праздно фланирующей толпе элегантенов было сложно. Николай Варенцов ярко описал некоторых из них: «Продажей хлопка занимался я, но для продажи других товаров, как-то: шелка-сырца, сырнока, шерсти, кожи, каракуля - был бухарец Хусейн Шагазиев. Вид у него был щеголеватый: в галстуке булавка с большим бриллиантом, на указательном пальце перстень с таким же бриллиантом, на жилете висела толстая золотая цепочка с брелоками».
Подобные городские хлыщи стриглись по последней моде, хотя бороды не брили, щеголяли в отлично сшитых костюмах, обхождение имели светское, баловались французскими словечками. Сословную принадлежность выдавали детали – слишком толстые цепочки и здоровенные карманные часы, дородные перстни, крепко сидящие на толстых пальцах, галстучные булавки невообразимых размеров. Оно проявлялось и в том, как своеобразно купцы использовали европейские элементы одежды. Петр Иванович Щукин приводит такой пример: «Ходили обыкновенно пить шампанское в винный погребок Богатырева, близ Биржи, на Карунинской площади. Прежде всего, Королев (Михаил Леонтьевич Королев, московский городской голова – О.Х.) ставил на стол свою шляпу-цилиндр, затем начинали пить, и пили до тех пор, пока шляпа не наполнялась пробками от шампанского; тогда только кончали и расходились».
«Ордынко-якиманской» была и патологическая чрезмерность облика и быта. Некоторые жили и одевались по принципу «чем больше, тем лучше». Доходило до смешного. Москва долго помнила молодцеватого купца Веретенникова, быстро разбогатевшего на несметном наследстве рано преставившегося родителя. Свой финансовый достаток он подчеркивал белыми костюмами, головными уборами и обувью, считая, вероятно, этот цвет главным признаком состоятельности. Носил только белые трости и галстуки и ездил кататься по купеческой Москве на отличной паре искристо белых лошадей, управляемой молодым кучером во всем белом.

Медалей становилось все больше, и во второй половине XIX века они упали в цене. Заметливый Дональд Макензи сообщал: «Подобно бумажным деньгам, выпущенным в большом количестве, эти награды потеряли свою ценность. Золотые медали («За усердие» − О.Х.), которыми раньше купцы дорожили и носили их с гордостью на шейной ленте, теперь интересуют гораздо меньше».
Торговцы 2-й половины XIX века патологически пристрастились к орденам. Они могли получить низшие степени св. Станислава, св. Анны и даже св. Владимира, которым гордились особенно. Макензи приводит забавную историю: «Один купец даровал обществу, которому покровительствовала великая княгиня, значительную денежную сумму с условием быть представленным к ордену св. Владимира. Но вместо желаемой награды, которую сочли слишком высокой и несоответствующей подаренной сумме, он получил орден св. Станислава. Но донатор был очень недоволен и потребовал вернуть ему деньги. Требование было удовлетворено. Но по правилам императорские подарки возвращению не подлежали, и купец получил орден св. Станислава ни за что».
И, конечно, пользовались любой возможностью, чтобы этими наградами похвастаться, иногда во вред своему здоровью. Варенцов, к примеру, вспоминал торговца Сергея Пантелеевича Кувшинникова, получившего орден св. Станислава низшей, 3-й степени. Награда пустячная, брелок на пестрой ленте, но купец был вне себя от радости: «Неожиданная награда на милого и тщеславного старичка сильно подействовала и послужила причиной сокрой его смерти. Кувшинников радовался награде, как мальчик игрунке; носил орден, не снимая, даже, как говорили, ложился спать с ним. Желая, чтобы все видели его орден, в мороз, едучи на извозчике, распахивал левую полу своей медвежьей шубы (в таком виде и я его видел) – он простудился и, получив крупозное воспаление в легких, скончался». История, достойная пера Гоголя. Купчихи были под стать мужьям – крепкие на руку и на слово, хитрые, хваткие, прозорливые, настоящие гром-бабы. Порой они занимали в семейной иерархии первое место, а тихим безропотным мужьям милостиво отводили второе. Такой, к примеру, была моя прабабушка Варвара Дмитриевна Соколова, женщина волевая, жесткая, как говорится, с характером. Ее супруг, второй гильдии купец Михаил Александрович Пунин, мягкий и болезненный, быстро отошел от дел и вскоре умер, оставив жену с четырьмя детьми на руках. Ранняя кончина мужа не помешала «царице Варваре» (так ее называли в семье) продолжить семейное дело и открыть новый мануфактурный магазин на Зеркальной линии (ныне улица Садовая) в доме № 72. Прабабка наряжалась по-светски − в шерстяные, хлопковые и тафтяные платья с явными покушениями на моду. Впрочем, после смерти супруга носила лишь темную одежду с кружевной вдовьей вуалью. Щегольство родителей дети наследовали в полной мере. Некоторые мальчишки в 10-12 лет выглядели прожженными столичными франтами. Николай Варенцов вспоминал: «Сын Павел (Павел Герасимович Хлудов, сын именитого московского купца и предпринимателя – О.Х.) сосредоточил на себе все внимание своих родителей как будущий единственный наследник всех дел и богатств их. Его слишком баловали и не по годам развивали в нем восприятие чувственных удовольствий: так, будучи совсем еще мальчиком, 10–12 лет, он приезжал с визитом к своему двоюродному брату Василию Алексеевичу Хлудову одетым во фрак, с цилиндром на голове, на роскошных рысаках».